ЗАМЕТКИ Б. П. Агеева О КОРОНОВИРУСЕ

Он, казалось, не имел ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Хотя запахи отказали на нём первыми. А когда медсестра в палате сняла с портативной рентгенновской установки развёртку коронавирусных лёгких молодого кавказца, лежащего на койке у окна – их крылья на экране ноутбука оказались пылающего золотисто-багрового цвета.

Первые три дня были никакими. С утра липкий холодный пот крушил подушку, с кожи, казалось, с треском соскакивали и стаивали ледяные корочки. Температура 35. После обеда поднимался жар, начинал нарастать до 38, 39,5 градусов, подушка промокала до самого матраса. Временами бил сухой колючий кашель. Только когда перевели лёгкие на вентиляцию, появились позывы к отхаркиванию мокроты.
Ощущения затуплены. Не то, чтобы терпение-смирение овладело, а впадаешь в состояние окаменённого равнодушия. Даже как-то удивительно: очистить чистых от нечистых? Хоть в эту самую минуту. Отвеять зёрна от плевел? И это. Умирать? И умирать. И ничего не жалко.
Болезнь – репетиция смерти. В каждом заболевании прозреваешь свою кончину – со всеми её особенностями и личными признаками. И болезнь – последнее испытание жизни. Больше ничего твоей гордыне в этой жизни победить уже не удастся. Соберись хотя бы на эту последнюю, не видимую миру битву.
Жажда, аппетита нет. Остаётся пригнести появившуюся слабость: всё время тело позывает переменить позу, а силы хватает только на то, чтобы в потном облаке поочерёдно переменить суставчики, перенести центр тяжести и через минуту-другую со спины перелечь на бок. Ощущается глубокое истощение жизненной силы.
Как подхватил? А и искать не нужно было. Зять работает охранником, за день пересекается с сотнями, если не тысячами человек. Заболела его семья, а я, приехавший из деревни на замену газового счётчика, оказался самый проблемный: и бронхит, и эмфизема, и 50 лет курительного стажа.
«Скорая», правда, фиксировала состояние, замеряла температуру, давала подышать кислородом, но диагноз ставить избегала – и я потом понял, почему.
Унук, ему 15-й год, разобиделся за деда, написал гневный манифест, обвиняющий общество в преступном равнодушии к писателю земли русской - и везде в сетях это дело разместил. Неизвестно, что раньше сыграло – жар его обращения или место в палате освободилось – но меня забрали в 6-ю ковидную больницу под капельницы и кислород.
Оказывается, на четвёртый день организм вырабатывает антиковидные тела и сам начинает бороться с болезнью. В это время ему и нужно помочь. Лекарств от ковида нет, но массивные смывы капельницами ковидных ядов, уколы, кислородная подпитка назначены локализовать воспаление и сбить температуру. Что и является целью лечения.
Нужно добавить, лечат по-советски. Ни за анализы, ни за лекарства, ни за уколы никто денег не требует. Помощь оказывается в нужном объёме и каждому.
…Сосед по койке откликался на фамилию Арпакидзе. Сердечник. Ничего не пил, не ел. Лежал на кислороде, закрыв глаза. Иногда садился в койке, раздевался до трусов, потом снимал и трусы, скорее, непроизвольно. Потом одевался в обратном порядке. Лицо, грудь и впалый живот заросли одинаково курчавым седым волосом. Молодой кавказец облупил ему яичко, он положил его в рот, не спеша разжевал и с наслаждением проглотил, не открывая глаз. Утром как-то сухо заперхал, прибежали санитары, обкололи его со всех сторон и увезли в реанимацию.
Койку прибрали.
Не курю шестой день…

День восьмой.
Грустнячок ещё есть, но появился и блеск в глазах.
Разобрался вот в чём. Диагнозом «скорая» ставит дома пневмонию (а то, что она ковидная - упускается). Часть ковидных больных на четвёртый день забирается на интенсивное платное лечение в станционар, другой части предлагается домашнее лечение или - с привлечением платных специалистов. Таким образом либо снимается нагрузка с бюджета и перераспределяется на пару с платным лечением, либо попросту экономится бюджетный сектор.
Из того обстоятельства, что санитарки точно попадают в нужные дырочки, уборщицы охотно убирают палатные территории, а повариха развозит три раза в день казённые щи и даже рыбные котлеты на-второе, можно сделать вид, что им всем добавили обещанные выплаты и они теперь ни в чём не нуждаются.
Так в чём же ужасы, спросит читатель?
Из женских палат женщины вереницами ходят в мужской туалет, хотя дверь в женский туалет рядом. Загадку этого века я ещё не разгадал…

12 ноября – на выписку. Температура стабильна, кашля нет, курить бросил.
Дополнительные выводы к этим двум неделям в больнице: здесь много пожилых; молодые лечатся дома. Свою роль сыграли массивные промывки капельницами (физраствор и антибиотики), отчасти - продувка лёгких кислородом.
Коронавирус – не предмет веры. От него мрут люди. Как пишут – два года приобретённого против короны иммунитета не дают полного знания о том, что человек вновь не заболеет. Не дают уверенности даже новые прививки. Каждый человек когда-нибудь переболел сезонным гриппом, коронавирус хуже, поскольку даёт замутнённую общую картину. Загрязнение мира с каждым годом только усиливается, не нужно их изобретать, болезни. Они будут возникать сами.
И переболеет каждый…
Особо гнетущее впечатление остались от первых трёх дней с начала заболевания, пока не стали вырабатываться антитела. Температурные скачки от 35 до 39,5. Неправильные, не находящееся в согласовании с обстановкой и ходом жизни выводы и реакции. Новое для меня ощущение ледяного равнодушия. Потом стали возникать зависимости, мир чуть потеплел и прояснел в своих очертаниях.
Сегодня могу сказать, что вернулся в полноценный объём мыслей и переживаний, свойственный мне прежде. Если смерть и являлась скользящими шагами, то только в те два-три начальных дня в тумане отрешённости…
Мужайтесь.

Не хотел заканчивать на этом… У окна положили невысокого, круглого, сырого старика под 70 лет. Судя по запаху – в состоянии сильной алкогольной интоксикации. Сидеть не может, лежать не может. Разговаривает с кем-то, всем приказывает, зовёт Нелю, Катю и Фёдора. Сообщает, как ему плохо. Нет дыхания. Свет то нужно включить, то выключить. Подтянуть его повыше и опустить. Бредил конкретно – с потерей связи с окружающим. Постель обмочил и обхаркал. Среди нас санитаров нет, потому ночь перемучились.
Вдруг вскрикивает: «А это кто!?».
Он один производил столько шуму, что и вся наша четырёхместная палата в её худшие минуты. Крики должно быть, слышны были и в соседних палатах. Дрожал весь этаж.
Пустота ли там гремела? А мне на минутку тепло подумалось: у тебя всё должно быть по-тихому.