НА ДНЕ, или КОВИДНЫЙ МЕТАМОРФОЗ

Русским писателям - Михаилу Еськову, Борису Агееву, Михаилу Попову и Валерию Латынину - посвящается.
 

 Невероятная история в ночь на Михайлов день
 
 Этой осенью я чуть не умерла.
 Есть такая хорошая шутка, что уместна и в моём случае: "чуть не считается".
 И вот я, живая, теперь могу поиронизировать над собой. То есть рассказать вам, как это было.
 Говорят, болезни даются человеку, чтобы он остановился, перевёл дух, оглянулся и поразмыслил о своей жизни. И если в мыслях его будет хоть чуточку правды о том, куда он забрёл, ему позволяется брести дальше. А невидимая канцелярия, выдав пропуск на проходной, с сожалением наблюдает, как опять он ищет привычное направление.
 Во всяком случае, себя я вижу именно так.
 Парадокс, однако, в том, что изменились приметы прежнего направления...
 Щупальца ковидного спрута, недавно душившие тебя за горло и внедрявшиеся в твою грудную клетку, пожирая лёгкие, теперь, хоть и ослаблена их хватка новейшим коронавиром, пытаются сдавить твою голову, проникнуть в мозг, меняя твоё сознание. Руки и ноги твои будто оплетены этими цепкими недобрыми щупальцами, так что вздуваются вены на запястьях и натянуты, словно готовые лопнуть струны, все сухожилия и связки.
 Как прикованный к скале Прометей, ты не можешь пошевелиться, не причинив себе боли ещё и тем, что унижен сознанием собственного бессилия.
 В этих условиях, чтобы сохранить самообладание и веру в жизнь, нет лучшего средства, чем ирония над собой.
 Ещё недавно ты был сильным и восхищал коллег, называющих тебя мудрым и цельнозорким. А теперь твой мозг, как Прометеева печень, исклёван чёрной жар-птицей в острозубой короне, и сквозь дыры в нём мир видится уже не таким цельным, каким был раньше.
 Новое сознание рождает новые импульсы. Вместо критической прозы возникают в голове шуточные (и не очень) стихи. Такие вот ковидные метаморфозы...
 Посиделки в Домлите, анекдоты от Першина...
 Всё прошло, всё минуло. Нагрянул ковид.
 Нас терзает политика. И, ничем не утешена,
 Душа плачет о прожитом и всё чаще болит.
 
 Осознав себя нечаянно проскочившей узкий пролив между Сциллой и Харибдой, грозно вспенившими моей жизни воды, отпустила на время кормило, и вёсла сушатся по бокам ладьи... Куда понесёт по волнам в ожиданье попутного ветра? И откуда задует мне лёгкий, спасительный ветерок?
 После тяжести могильной плиты, придавившей с правого края грудную клетку, чувство невесомой лёгкости, стрекозиности, прозрачно-крылатости стало самым желанным из всех...
 Стрекоза на кварците, стрекоза на кварците!
 Ананасы в шампанском оставьте себе!
 Стало мне непонятно то, чем вы дорожите.
 Эта ваша искристость - сажа в чёрной трубе.
 Нет, Северянин, конечно, не при чём. Но его ананасы символизируют материю, против которой восстал мой ужаснувшийся дух.
 Во время болезни искала поддержки, но читать книги было нельзя. Благо, не было нужды перечитывать мне Агеева и Еськова, переживших ту же напасть, - помнила наизусть и "Чёрную рубаху", где подросток Мишка Еськов борется с пневмонией в начале сороковых, и нашу недавнюю "ковидную переписку" с Борисом Агеевым, когда он, превозмогая болезненное бессилие, по-писательски щедро отчитывался за каждый прожитый в больнице, вырванный из когтей смерти день.
 Честно сказать, я тогда не верила, что Борис Петрович может умереть. Это казалось невозможным. Ну, буквально: немыслимым, потому что даже мысли такой не допускала. А его признание, что смерть рядом стояла, но мимо прошла, приняла я тогда поэтически. Даже припомнила, что у Владимира Крупина в повести "Великорецкая купель" точно так же является герою некая особа в чёрном, но уходит, потому что ему ещё не срок, потому что о его спасении возносится к небу горячая молитва жены.
 И вот когда сама ощутила это пугающее присутствие неотвратимого, поняла, насколько прям был Агеев, без всякой художественной иносказательности. И стало страшно за всех, кто близок и дорог, потому что открылась вдруг эта безжалостная, бесстрастная хрупкость нашего общего земного бытия.
 Какой неописуемой ценностью становится в эти мгновения память о тех, кто может о тебе помолиться. Какой неизбывной благодарностью отзывается в сердце их вера и умение любить во Христе.
 Стоит ли говорить, что на себя уже никакой надежды, ты уже пропащий, погружённый во тьму. Только кричишь безмолвно из этой тьмы, как бы уже летя в пространстве и страшась предстоящего:
 - Господи, всех прощаю и у всех прошу прощения! Никого не сужу, и Ты не осуди!
 И вот будто светлеет тьма впереди, и проступают в ней лица тех, кто любит тебя и зовёт обратно, кому ты ещё нужен на земле...
 Вот Михаил Николаевич с телефоном в руках недоумевает, почему ты больше не откликаешься на звонки, хотя обещала "держать в курсе", и лицо его заботливо-беспокойно, и от него, как от вечернего солнца, струится тепло и свет. Рядом добрейшая Ольга Петровна, дёргает его за рукав: звони ещё, может отошла, не слышит...
 А Борис Петрович машет тебе подсолнухом издалека, чудесным образом приближаясь. В левой руке у него шляпка опустошённого синичками гелиотропа, и он строго спрашивает:
 - Кто ответит мне за это, кроме тебя?
 Правой рукой он прижимает к груди белую книжицу большого формата, и под широкой ладонью морского волка виднеется надпись: "Марина Маслова. Синичкин календарь. Фотоальбом".
 - Твои синицы-сестрицы набедокурили, а ты, значит, уходишь от ответственности... Нехорошо. Немедленно возвращайся и предоставь мне полный отчёт о проделанной работе среди синиц. А то ишь, стрекозой она взвиться хочет... без толку летать...
 И тут внезапно из бороды Бориса Петровича... то есть из греховного мрака, окутывающего твой мозг... проступает смеющийся старец с гладким лбом и белоснежною сединой. Это потом Борис Агеев позвонит и передаст озабоченность старшего своего товарища, дозвонившегося с берегов Двины... А сейчас ты видишь, что под мышкой крепкого северянина приютился увесистый томик Чехова с библиотечными инициалами РГБ, а в руках у него резной золотой ларец. И подмигивает он тебе приветливо:
 - Что ж ты, свет Маринушка, не все жемчужины мои перетрогала, не все свитки перечитала? Аль не глянулись тебе мои грамоты-письмена? Надо, дидятко, встрепенуться да Архангелу Михаилу усердно челом бить. Нам ли уклоняться от Господних щедрот? И за радости, и за скорби, за всё слава Богу! Аль запамятовала уроки Архистратиговы?
 Тут сознание доносит до тебя имя седовласого старца, и он сам, будто словив летучую твою мысль, одобрительно соглашается:
 - Верно, верно! Из града Архангела Михаила... Он и есть, Михаил Попов... Стало быть, с возвращением в себя, дорогая куряночка, будем жить!
 И слова его тонут в топоте копыт... От топота копыт пыль по полю летит... Ох, чего только не всплывёт в этом мареве бессознательном... Но хмарь чёрная отступает, рассеивается, как туман на рассвете майского дня, а из тумана - всадник... Нет, не тот, что вы подумали... не Апокалипсиса... Всадник этот земной, из плоти и крови... Конь у него - донской скакун, и папаха на голове... Да и как запоёт он песню тебе:
 - Ойся, ты ойся, ничего не бойся!
 И в эту минуту заверещит мобильник на столике у одра, и на дисплее надпись высветится, будто бездушную железяку живой водой сбрызнули: "Валерий Латынин".
 И то ли въяве, а то ль во сне прозвучит в трубке голос издалека, из самой Москвы, разгоняя окончательно сгустившиеся было тучи:
 - Ну здравствуй, синичка! Что так долго не дзинькаешь на всю литературную округу?
 А в ответ то ли клёкот птичий, а то ли хрип... Но - живая! Потому что - звали... Потому что молитвенный голос любящих нас достанет и со дна морского...
 20 ноября 2022 г.