ВИКТОР КОРСУН. БИЛЕТ В ДЕТСТВО

ВИКТОР КОРСУН. БИЛЕТ В ДЕТСТВО
 
 «И пишу Вам письмо, милая Валентина Ивановна! Настоящим пером, которым
писывали наши великие – Пушкин, Лермонтов и иже с ними. Перо то обронила
какая-то птица, для Ворона оно слишком большое, а гусей чёрных у нас не бывает. (Перо аиста. – В.Т.) Правда, я его не чинил, а вставил туда стержень, как в юности...». Так начинается письмо удивительного человека из Курского Приграничья – Виктора Корсуна.
Эта «первая ласточка» – рукописное послание на обычных листах бумаги,
нетерпеливо выпорхнувшее мне прямо в руки из уже подзабытого почтового
конверта в конце октября 2014-го, за полтора года превратилась в «стайку
птиц» с густо исписанными крыльями-страницами.
 
Так начинается предисловие составителя первой книги Виктора Корсуна «Письма из детства» – моё предисловие. Судьба распорядилась так, что автору этой заметки повезло стать составителем ВСЕХ шести сборников Виктора Ивановича. Официально – трёх первых, в них также опубликованы и мои предисловия к этим сборникам.
 
Сегодня, в 71-й день рождения, в наш Дом литератора доставили ШЕСТУЮ книгу Виктора Корсуна «Люди и судьбы», которая вышла в курском издательстве «Литера». Мы, в свою очередь, отправили тираж автору – в Глушковский район!
 
В этом сборнике проявился не только корсуновский талант писателя, но и его талант «философа по жизни». (Есть в копилке наград Виктора Ивановича и такая медаль – медаль общественного признания!). В книге – «Правда, и ничего, кроме правды» – так говорит сам Корсун. О чём она? «… я хочу в своих незамысловатых рассказах написать о людях сердечных, которые несмотря ни на что сохранили свои души, – признаётся в авторском предисловии к «Людям и судьбам»  Виктор Корсун, – а в душе память о самом дорогом, память и любовь к своей малой родине». Мне приятно, что автор сборника относит к таким людям и составителя своих книг Валентину Ткачёву (очерк о нас с Н.И. Дорошенко «Случайностей у судьбы не бывает»).  
 
Наш выдающийся земляк – обладатель государственных наград, лауреат региональной литературной губернаторской премии им. Евгения Носова и первый кавалер почётного звания «Курский соловей» – секретарь Правления Союза писателей России Николай Дорошенко, стал издателем и редактором трёх первых книг своего одноклассника, друга и «названого брата». В редакторском послесловии к первому сборнику Николай Иванович пишет об авторе «Писем из детства»:
 
«…у него природный, Богом ему данный талант. И если бы Виктор Корсун на это свою жизнь положил или, как у нас в Сухиновке говаривали, «если бы оно ему сподобилось», то из Виктора Корсуна, несомненно, получился бы писатель очень значительный.
… для меня всё, что он написал – это то живое, исповедальное слово, которое не только воскрешает мою память о собственном сухиновском детстве, а и все мною написанные книги теперь проверяет и на чистосердечную правду, и на подлинность художественного чувства».
 
Эти слова о самобытном литераторе из курской глубинки озвучил, публично, российский писатель, лауреат огромного количества литературных наград и премий! Замечу, их написал ещё и известный издатель Дорошенко!
 
С Днём рождения, дорогой наш Виктор Иванович! С выходом шестой книги!!!
 
Здоровья Вам и вашим близким, долгой жизни и плодотворного творческого пути. Уверена, Вы ещё много раз порадуете нас – ваших читателей и издателей, своими «незамысловатыми» (ой ли?!) и душевными очерками и рассказами. И, разумеется, – новыми КНИГАМИ!
 
 
Говорят, в детство билетов нет. Неправда!
 
Дорогие МОИ читатели, ниже – ВАШ! – «билет в детство» от члена Лиги курских писателей Виктора Корсуна. Впустите корсуновсую детскую непосредственность, радость и свет в свою душу. И, уверена, ВАШЕ ДЕТСТВО отзовётся!..
 
Валентина Ткачёва,
заместитель руководителя
КРО Союза писателей России
 
КРАТКАЯ СПРАВКА  
Виктор Иванович КОРСУН родился 21 сентября 1950 года в с. Сухиновка Глушковского р-на Курской обл. В 1969 окончил Сухиновскую среднюю школу, затем Рыльский совхоз-техникум, отделение «Механизация». Работал завклубом, механизатором, рабочим в Воронежской географической экспедиции, связистом, строителем, завскладом. С 2009 г. проживает в с. Весёлое Глушковского р-на, сейчас на заслуженном отдыхе.
Публиковался в газете Глушковского р-на «Родные просторы», альманахах «Курские перекрёстки» и «Литературная провинция». С 2015 года постоянный соавтор альманаха «Родник».
В 2016 и 2017 гг. в московском издательстве «Российский писатель» (рубрика «Современная русская литература») вышло два авторских сборника (составитель В. И. Ткачёва): «Письма из детства» и «Сельские предания»; в ноябре 2017 г. – переизданы под общим названием «Сухиновская тетрадь»; в сентябре 2019 г., там же, – сборник «Русь деревенская»; в курских издательствах – сборники стихов и прозы – «Ностальгия» (ИД «Славянка, 2020) и «Люди и судьбы» (ООО «Литера», 2021).
Член Союза курских литераторов с 2015 года.
Член Лиги курских писателей КРО Союза писателей России СПР с 2019 г.
В январе 2019 г. отмечен Благодарственным письмом КРО Союза писателей России и Союза курских литераторов. По итогам 2019 г. КРО Союза писателей России и Союзом курских литераторов присуждено почётное звание «Краевед года» за сборник «Русь деревенская».
***
ГДЕ ВОДЯТСЯ ЧЕРТИ
 
Публикуется по: Родник. Выпуск №8. Литературный альманах / Составитель В.И. Ткачёва. – Издательский дом «Славянка». – Курск, 2018. – 432 с., С.205-216
 
Мы, послевоенные деревенские дети, рано станови­лись предоставленными сами себе, не потому, что у нас были плохие родители или они не хотели заниматься нами, просто у них не было на это времени, они день и ночь на работе, так же, как и другие старшие члены се­мьи, если таковые у кого имелись. И мы познавали мир методом «от противного»: методом простого «тыка», а попросту – на ощупь и на почему и зачем? А чтобы мы далеко не заходили или чего не натворили, нас пугали всякой «чертовщиной», в которую или в степень кото­рой каждый верил в зависимости от своего воображе­ния. Это теперь бедные дети не понимают, что лучше бы сказочная «чертовщина», которой теперь их никто и не пугает в связи с бессмысленностью этого занятия, чем настоящая, с которой они сталкиваются в этой жизни с момента своего рождения и, еще не понимая опасности, продолжают сталкиваться на каждом шагу, пока поймут всю глубину этой опасности, многие их души не уцелеют. Вы, взрослые, поймете, о чем я. И это отдельный разговор, а у нас разговор светлый, о детстве.
Познавая окружающий нас мир, мы познавали и язык. Не зная еще ничего о Великом и Могучем, я ча­сто слышал от старших пословицы и поговорки. Неко­торые я не понимал, некоторые ставили меня в тупик, а некоторые вызывали у меня любопытство, наверное, не зря мне на каждом шагу говорили «не суй нос», «любопытной Варваре» и еще многие другие. Услы­шав в очередной раз, что в «тихом омуте черти водят­ся», на нашем наречии это звучало «в тихом болоте черти водятся», я решил разузнать, в каком именно болоте и где.
Через дорогу, где я жил, был ставок, а за ним не­большое урочище из верб и лозняка, где были глубо­кие канавы и где под осень я уже пробовал ловить щук, хоть и под руководством наставника и няньки дяди Саши. Так что в Берег – так называли у нас то урочище – мне уже не запрещали ходить ввиду бессмысленно­сти этого запрета. И «росалками» не пугали, так как я знал, что никаких «росалок» там нет, и хотя подходя­щие ветки есть, где бы они могли сидеть, но воды им мало. Русалки любят чистую глубокую воду, а в урочи­ще она хоть и чистая, но на дне много мути. Да и пере­сыхает Берег. И дядя Саша подтвердил: «Не, не живут, воды мало, одна выдра живет, хохуля (выхухоль) да водяные крысы». «Раз уж росалки не живут, то черти и подавно, – подумал я, – да и болота тут нет. Надо проверить другие болота!» Благо, что они все были рядом, начинались сразу же за огородами и на обеих краях улицы нашей, которые из-за многочисленных ставков и болот, находившихся и окружавших ее, так и называлась по старинке Жабокрюковка.
Но сначала сделаем отступление и забежим далеко вперед во взрослую жизнь. Я опишу случай «про ро­салок», которые вызывают до сих пор у меня веселые ассоциации при упоминании о русалках. Когда наши дети выросли и стали привозить в гости внуков, то вну­ки не все уже понимали сельский быт и как себя вести, скажем, на огороде. И вот один внук повадился рвать у бабушки огурцы, ломать головки мака, в общем, все съедобное, не как делают сельские дети, а больше пор­тил, чем рвал. Естественно, бабушке для внука было ничего не жалко, но после мальчишки на грядках уже мало что росло. И бабушка, наивно думая, что дети остались такими, как когда-то были они, решила его попугать. Увидев, что тот идет в огород, она спряталась в подсолнухах, и когда внук начал ломать мак, распу­стила волосы и вылезла на четвереньках, изображая, как она думала, русалку и издавая дикие звуки. Внук не растерялся и, сломав шляпу у подсолнуха с частью стебля, ударил «русалку» по лицу. «Мам, что с тобой?» – спросила дочь, увидев окровавленное лицо матери.
«Да, споткнулась и упала в сояхи, – улыбнувшись, от­ветила мать, – пойду прилягу немного». «Мам, – вле­тел в хату внук, – там в огороде какая-то русалка хо­тела меня прогнать из маку. Дак я ей как дал подсол­нухом, та вона и полезла с огорода». Этот внук теперь уже взрослый, и у него, наверное, есть свои дети. Но он может узнать себя, если ему вдруг доведется про­читать когда-нибудь эти строки.
Но вернемся теперь в детство. Я жил на краю ули­цы, и через три двора начинался выгон. Чуть дальше, в стороне от дороги, было небольшое болото, которое все звали «зеленым». Так и говорили: «Гуси плавают в зеленом болоте», «Рыбу ловить пойдем в зеленое бо­лото». «Не, – думал я, – какие тут черти, если болото мелкое, маленькое! Тут щуки и караси и то малень­кие. Да и гуси тут, утки, люди ходят. Не будут тут жить черти – негде! Тут этим, как их, каким-то водяным и кикиморам и то негде! Нечего тут сидеть и время тра­тить», – решил я.
Оставалась Видьма – так у нас зовут речку Ветьму. Русло Видьмы наполнялось водой только в весеннее половодье, а летом речушка образовывала множество болотцев, которые простирались до самой Козыревки, Панкратовки и дальше, я пока не знал, куда. Эти бо­лотца, которые начинались сразу за тракторной бри­гадой и СТФ, имели также свои названия, и не всегда на вопрос «куда пошел?» отвечали: «На Видьму». Го­ворили конкретно: «на Зарой», «в Шахты», «на Даль­ние Камни». При этом блюдца воды на болотцах тоже имели названия: Кругленькое, Долгое, Серп, было даже озерко Карасиное, хотя караси там водились вез­де и в превеликом множестве – темные, жирные, «як картузы», говорили мы.
«Зароями» называли всё болото, образованное Ветьмой; название оно получило, скорее всего, за то, что там добывали торф и зарывались глубоко в грунт. А начинались Зарои с Шахт. В этом глубоком болоте торф уже не добывали, наверное, из-за неимения. И Шахты поросли осокой и тростником очерета, высо­ким и густым. Туда никто не ходил, потому что зер­кала воды не было. А вот трясина была. И эти Шахты обходили даже коровы и лошади, так как там им было мало чем поживиться.
«Не! – рассуждал я, – тут не будут жить черти! Тут тракторы через дорогу, люди постоянно ходят. Не, – решил я, – не живут!» Оставались Дальние Камни. Так называли крайнее наше болото, а дальше шли уже козыревские, которые так и назывались. «Завтра же, – решил я, – пойду на Дальние Камни!» «Дальними» те только назывались, на самом же деле от дома, если через огороды, то чуть больше километра наберется. Разве для сельской ребятни это расстояние? До завтра далеко, и я пока решил узнать, почему Зарои еще на­зывают «Видьмой». Что там, водились еще и ведьмы? И кто из них главнее в табели о рангах – ведьма или черт? И кто посильней будет и кто похитрей? Или они не дружат и вместе не живут?
Единственный человек, который не отмахивался от меня, когда я лез с подобными вопросами, была моя любимая тетушка – тетя Сима. Она жила через дорогу наискосок. У нее еще не было своих внуков, и я был предметом ее обожания – «золотистым племянни­ком». При тете мне разрешалось абсолютно всё – хоть на голове ходить, – и никто из родственников не смел одернуть или шлепнуть меня в ее присутствии. Выслу­шав вполне серьезно, как мне показалось, она сказала: «Дак завтра пойдем до бабы Гаращихи. Она моя даль­няя родственница. Знаешь? Что на Пихтировке живет. Ей уже лет сто, наверное, и она теперь главная «видь­ма». А вообще-то она ведьмует только на добрые дела, на картах. Очень давно она, говорят, была ученица «тех» ведьм, которые жили и ведьмовали на болотах, и так научилась ихнему ремеслу, что скоро сильней их стала и разогнала всех к бисовой матери. А бис (черт) тоже ушел и не живет уже давно на Видьме. Вот зав­тра, если хочешь, и проведаем бабу Гараську».
Ответ меня вполне удовлетворил, так как я очень любил тетю и не мог не верить ей, но, немного по­думав, вспомнив о своем решении пойти на Дальние Камни, решил все-таки проверить. «Не, хай в другой раз, – сказал я тете, – да я и сам знаю, где живет баба Гараська». «Ой, мой золотистый. Да ты ж, наверное, голодный!» Она знала мое любимое лакомство. Отре­зала от большого круглого хлеба на всю длину скибку, намазала густым слоем «вершка» (сметаны) и насы­пала сверху побольше сахара. Довольный результатом беседы, отправился домой.
Сказано – сделано. На другой день поутру, как толь­ко спала роса в поле, я отправился на болото Дальние Камни. Оно, как я уже говорил, располагалось неда­леко. Я видел, как дядя Саша, отправляясь на охоту, клал в карман сухарь, приготовил конопляную торбу, положил туда кусок хлеба, вырвал несколько огурцов и, юркнув в подсолнухи, оказался в поле.
Мимо ветряка, обогнув конюшню и тракторную бригаду, напрямик через ячменное поле быстро ока­зался перед болотом.
Надо сказать, что русло Ветьмы делало здесь не­большой изгиб, образуя луку. И болото располагалось почти у самой полевой дороги. Сначала было неболь­шое блюдце воды, а дальше сплошной стеной рос двух­метровый камыш. Вода была чистая-чистая, и по ней там-сям плыли хлопья ряски, закрывая иногда гладь. Было мелко, и хорошо просматривалось дно болота. Оно было илистое, как и почти все болота, и на нашем наречии говорили «мулько», то есть топко: «Не лезь туда, там дуже мулько». «Муль» – это ил по-нашему.
Ветра не было, листья камыша не шелестели, было тихо и красиво. Какие черти? Разве черти могут жить, где красиво? Да и люди бывают, проезжают здесь ино­гда или проходят, и опять же день, они ж не могут днем показываться. «Зря я пришел сюда. Никаких чертей и водяных тут нет. Врут все люди», – подумал я. Завер­нув калоши у штанов выше колен, я шагнул в воду на пару метров и, примяв рогоз, уселся на ближайшую кочку, стал наблюдать.
Над тростником низко кружил огромный коричне­вый ястреб, видно, высматривая добычу. Тихо и мед­ленно плыла ряска по воде, изредка из камыша выско­чит лысуха и, видно, увидев меня, быстро скрывается обратно, да иногда деловито проплывает по поверхно­сти от кочки к кочке «хохуля» (выхухоль). Тихо и спо­койно. Солнце подошло к обеду и уже пекло прилично. У меня засвербела нога. «Зря пришел! – опять подумал я, – надо идти домой, хоть тут и очень хорошо».
Я встал с кочки и вдруг увидел, в воде что-то плы­вет, присмотревшись и замерев на месте, я наконец разглядел, что это большая щука. Но плыла она как-то странно, раскрыв жабры, боком и очень медленно. Я уже знал, как стремительна щука в воде, а здесь что-то не то. «Может, ее ранил кто», – подумал я и шагнул в воду, дальше сразу оказавшись по пояс. Щука хоть и медленно, но уплыла. Поодаль их было много. Но они не подплывали ко мне близко. Лишь однажды мне удалось схватить огромную щуку за бока. Но она вы­скользнула из моих рук.
«Надо хватать за голову, за жабры», – подумал я и замер. Ноги свербели уже сильней. Мне уже надоело стоять по пояс в воде. И тут – о, чудо! – огромная щука, растопырив жабры, боком шла прямо на меня. Я не­много оробел: не удержу – затащит в трясину. Щука медленно приближалась, ноги уже горели. Когда щука ткнулась, как мне показалось, в живот, я вцепился обе­ими руками в жабры и упал сверху. На мое удивление, щука лишь слегка дернулась и не оказала сопротив­ление! Я на корточках выволок рыбину на траву, она лишь хлопала жабрами, вытрусил содержимое торбы прямо на землю и начал пихать добычу в торбу, щука уместилась туда кольцом, так как длиной больше по­луметра.
И тут только заметил, что мои ноги до колен были почти черными. Это пиявки, пока я стоял в воде не­подвижно, присосались к телу. И потому так у меня под конец горели ноги. Некоторые, оказавшись на воздухе, отпадали от тела сами. А кое-какие так силь­но присосались присосками, что выступала кровь на коже, когда я их отдирал. Пиявок мы не боялись, часто, когда ловили рыбу руками или выслеживали какую-нибудь дичь, они присасывались к ногам, и поэтому я не очень удивился. Опустив штанины и забыв про всех «чертей», я рванул тем же путем через поле напрямик. Щука для меня была тяжелой, но желанная ноша не тянет.
В огороде я перевел дух и решил, что надо похва­статься перед кумиром, побежал ихним огородом, зная, что дядя Саша в это время должен быть дома – обед ведь, да и работал он тогда на комбайне, а до уборки было еще далеко. Весь желтый от пыльцы (цве­ла сурепка и подсолнух), я шлепнул щуку из торбы на землю. «Во, яку поймав!» «Где?» «Дак на Дальни Кам­нях», – захлебываясь, рассказал я. «Дуй быстрей до­мой, неси щуку и быстро сюда! Будешь Людку беречь! А то баба на огороде, а я быстро», – приказал он.
Его слово не обсуждалось. Когда я пришел обратно, дяди уже не было. Людка спала в сарае под навесом в тени, или, как у нас говорили, «в холодку», в своей деревянной самодельной кровати-люльке.
Людка – это полуторагодовалый первенец дяди Саши, всеобщий любимец, но почему-то с первых дней рождения своего ее никто не звал Людой, а только Людка и никак иначе. Впрочем, тогда в деревнях было так принято. Это был чудо-ребенок – эдакая матрешка с черными, как смоль, кудряшками и зелеными гла­зами. Она была очень подвижной и весёлой, совсем не капризна, абсолютно не плаксива и очень любила молоко. Впрочем, она почти всегда что-то ела, если не играла.
Я подошел к кроватке и уселся на рядом устроенную для нас «гуталку», самодельные качели, и потихоньку раскачивался в ожидании, когда она проснется. Люд­ка проспала, как мне показалось, еще долго, наконец, проснулась и, увидев меня, улыбнулась, встала в сво­ей кроватке и молча потянула мне обе руки. Мне при­шлось с трудом оттуда ее достать.
Она тут же подошла к «гуталке», пыхтя, взобралась на нее и весело сказала: «Гайда!». Людка так хохотала и визжала, когда я раскачивал ее, что прибежала баба Марфа. «От, пропаганда, я ж думала, шо вона плаче, – сказала баба, обращаясь то ли ко мне, то ли к обоим сразу, – ну, ходимо, каши насыплю с пареным моло­ком».
«Пареным» у нас называли топленое в печи молоке. Что за чудо было это кушанье – томленая гречневая каша и топленое до цвета какао молоко. Теперь этой вкуснятины да и самой здоровой натуральной пищи лишены даже деревенские дети. Нет коров на селе, нет русских печей. Да и самих детей – раз-два и обчелся. Вымирает русская деревня.
Наконец, часа в три по полудни пришел дядя Саша. Он, кряхтя, высыпал мешок, и получилось целое ко­рыто большущих щук. Людка вся вымазалась, не в силах взять щуку в руки, и визжала от удовольствия. «Почадила она», – сказал дядя Саша. Я знал, как ча­диють (угарают) люди, когда раньше времени закроют вьюшки в дымоходе, но почему рыба в воде «почади­ла»? Мне было непонятно. «Бери две щуки и дуй те­перь домой! Донесешь?» «Дотяну», – сказал я, запу­ская пальцы щукам за жабры.
«Постой. А зачем ты ходил на Дальние Камни?» «Дак хотел чертей побачить. Сказали, что они в тихом болоте водятся». Он внимательно посмотрел на меня, подумал что-то и сказал: «Где водятся черти, знает дид Мыкола Гоголь. Ты, выходит, ему родственником доводишься. Вот в воскресенье поедем на велосипе­де в клуб, там, в библиотеке, Зинаида Филипповна. Она тебе все и расскажет». «Дак я и сам ее знаю, и она меня, и мужа ее знаю, дядю Колю Егорыча, он киноме­хаником кино крутит». «Ну, а если знаешь, так и сам уже можешь сходить. Осенью в школу, да и читаешь уже, по-моему, хорошо. Дуй домой». Вечером за щу­кой, когда была в сборе вся семья, правда без отца, он был в отъезде, я, улучив момент, спросил: «Мам, дашь мне завтра новый костюм, который в школу? К Зина­иде Филипповне пойду, надо в библиотеку записать­ся». «Да рано тебе еще в библиотеку, – сказала мать, – в школу пойдешь, тогда и запишешься». «Не, самый раз», – возразил я. «Ну, что ж, валяй, если в самый раз!»
На следующий день, едва дождавшись десяти ча­сов, я надел чистую рубаху, сандалии и роскошный по тем временам шерстяной костюм. Костюм был и вправду роскошный: светло-серый с голубой ниткой. Когда отец привез его откуда-то из города, я сразу по­бежал хвастаться им перед сверстниками. Такого не было ни у кого, даже у старших ребят. Вот и сейчас, вместо того, чтобы пойти коротким путем через ого­роды и конопли, я важно пошел по улице, вдруг опять запачкаю в зарослях так понравившийся мне костюм! Зинаида Филипповна сидела за столом и что-то чита­ла. «Здравствуйте», – важно с поклоном, как когда-то нас учили здороваться с очень уважаемыми людьми, поздоровался я. «Ты, кажется, Витя Барчук?» – улыб­нулась Зинаида Филипповна. «Не, я «пленный». «Ну, ладно, не хочешь быть «барчуком» и не надо, – опять улыбнулась она. – Ты во второй класс уже пойдешь?» «Не, в первый, но я уже умею читать», – поспешил за­верить я, боясь, что Зинаида Филипповна скажет, что мне еще рано в библиотеку. «Молодец! Ну, говори, что тебя интересует?» «Дак дядя Саша сказал, что вы знае­те, где живет дид Мыкола Гоголь. А то я ему родыч, а ни разу не видел его!»
Дверь отворилась, и в библиотеку вошел Николай Егорович, муж Зинаиды Филипповны и по совмести­тельству киномеханик. Я поздоровался. «Здравствуй, Барчук», – весело ответил дядя Коля. «Николай Его­рович, Витя утверждает, что он родственник дида Мы­колы Гоголя и хочет познакомится с ним, так как тот знает, где живут черти». «Ох, го-го-го-го! – захохотал Николай Егорович. – Ай да Шахов, вот смеху будет в воскресенье!» Долго он еще всхлипывал от колик, под­ступающих к его животу, и снова смеялся. Потом вдруг резко посерьезнел и сказал: «Дак на ловца и зверь бе­жит! Приходи в воскресенье на 12 часов на дневной сеанс, привезут новый фильм «Вечера на хуторе близ Диканьки». Мне некогда, тебе все расскажет Зинаида Филипповна, а я побежал». И, что-то сказав ей, скрыл­ся так же быстро, как и зашел. Я не знал, какой «зверь бежит на ловца» и зачем ему это надо делать, если по логике зверю надо убегать от ловца?
Зинаида Филипповна подошла ко мне, взяла за руку и усадила рядом. «На-ка вот, прочти!» Я бойко про­читал какую-то строчку из сказки. «Даже не верится. Очень хорошо, – сказала она, – ну, тогда слушай! Нико­лай Васильевич Гоголь, к сожалению, уже давно умер. Он был родственником всем – и детям, и взрослым, потому что оставил после себя очень много хороших книг. И ты скоро их прочтешь. А пока маленький, то знай, что никаких чертей и всякой нечистой силы нет. Их выдумали сами люди, когда не умели объяснить то или иное явление природы». «Да я и сам знал», – ляп­нул я, не удержавшись от радости, что все так легко разрешилось. «А пока на вот тебе книгу», – и вручила мне небольшую с рисунками книгу. «Н. Гоголь «Вече­ра на хуторе близ Диканьки», – не без труда прочитал я. «Я думаю, что ты осилишь уже ее. Иди и не спеша читай», – сказала Зинаида Филипповна.
Не чуя под собой ног, я рванул. «Не забудь, в вос­кресенье!» – услышал я вдогонку. Бежал я домой уже напрямик. Мне не давала покоя теперь новая мысль: «Почему это у Николая Егоровича «зверь бежит на ловца?» Когда мы пытались ловить какого-либо зверь­ка или птицу, то те убегали от нас. Может, Николай Егорович ловил какого-то особенного зверя, но это все же был вопрос несущественный, и я отложил его на потом.
В субботу Зинаида Филипповна кем-то переказала (передала), чтобы я пришел в воскресенье не к 12, а к 10 часам утра. Еле дождавшись утра, я в 9 часов чинно оделся и с выражением взрослого человека не пошел, а полетел в клуб.
«Хорошо, что пришел раньше, – сказала Зинаида Филипповна, – Николай Егорович уже привез фильм и решил его проверить. Его помощники сейчас прого­нят фильм до начала дневного детского сеанса, чтобы убедиться, цела ли вся пленка. (Бывали случаи поры­ва.) Вот мы с тобой и посмотрим сейчас. А называется фильм так же, как и книга «Вечера на хуторе близ Ди­каньки».
Впервые в жизни я смотрел цветной фильм, до это­го я цветного кино никогда не видел. Да и черно-белое и то – несколько раз, разве что с дядей Сашей в празд­ник. А тут цветной да еще с самой библиотекаршей, ко­торую уважали тогда на селе не меньше, чем учителя. Она что-то объясняла мне. Но я от счастья ничего не понимал и не чувствовал, как пришел домой, помню плохо.
С тех пор, пока не пошел в школу, я все время про­падал у Зинаиды Филипповны и, наверное, изрядно ей надоел. Я просто боготворил ее. Именно от нее, а потом и своей первой учительницы Марии Иванов­ны я узнал, что никакой чертовщины нет и не было никогда, что всегда надо находить объяснение. Или, по крайней мере, пытаться это делать тем или иным явлением природы. И я старался! Чуть позже, когда я уже ходил в старшие классы, мне в каком-то учебнике попался рисунок – «Собирание метана со дна водое­ма». Вспомнились те щуки, потому что легко нашлось объяснение. С приходом жаркой погоды усилилось вы­деление метана в связи с гниением отмерших листьев растений. Большим щукам элементарно не хватало кислорода, и они ринулись вниз, по течению, искать глубину. Так я убедился, что любым явлениям приро­ды есть объяснение, нужно только найти его…
Январь 2017 г.